МИР

Исследователь: Так.

Носитель: Из равновесного такого состояния начинается все происходящее. То есть, человек разрешает себе сделать это упражнение, в этом смысле инициатива у него.

Исследователь: У человека не прямостоящего.

Носитель: Нет. У прямостоящего человека.

Исследователь: Но какого ты имеешь в виду человека? Вот есть «я», и есть человек. Вот я разрешаю себе стать прямостоящим человеком.

Носитель: Ну я о себе говорю, вот я.

Исследователь: У тебя «я» и прямостоящий человек есть одно.

Носитель: Да, это одно и то же.

Исследователь: Я просто хочу сказать, что, в основном, «я» не является прямостоящим человеком. Условно говоря, я не стою прямо, мне в первую очередь надо разрешить себе стать прямостоящим человеком. Вот этот момент исходный, прямостоящий человек не есть для меня момент изначально естественный. Он для моего «я» есть момент изначально не естественный. Вот моя дочь. Выпрямись, пожалуйста, ну я тебя прошу, выпрямись. Вот это я говорю своей дочери. Она выпрямляется и дальше опять сгибается и говорит: «Нет, мне кажется, что это не красиво, а красиво, когда я ссутулившаяся». Вот это вот гармонично, красиво, – утверждает моя дочь как положительное. Не иронично, а утвердительно. Вот это и есть красота, – говорит мне дочь. То есть она, говоря это, отказывается знать, что изначальная позиция человека – быть прямостоящим. Но это изначальная, естественная позиция, говорю я сейчас за тебя. А как сказать про дочь? А на самом деле я говорю за дочь. Но не конфликтно. Я просто предлагаю, что есть еще другая позиция не прямостоящего человека. Поэтому я и спрашиваю про это самое «я». Так вот, это не есть мое состояние, состояние времени, состояние века, – я позволю себе обобщать. Это есть состояние, которого нет во времени, нет в веке и которое не свойственно моему «я». Поэтому я задаю вопрос. Мне, значит, для этого нужно сначала захотеть быть прямостоящим человеком?

Носитель: Да.

Исследователь: Вот, ты как носитель отвечаешь. Это огромная проблема. А как же мне захотеть-то быть прямо стоящим человеком, если я не хочу? Ради чего мне захотеть, ну если я не хочу, как моя дочь, но она не хочет, реально не хочет. И если я не захотел стать прямостоящим человеком, то все следующие стадии будут фикцией. Таким образом, ритуал оказывается недостижимым для меня. Значит, мне по какому-то поводу понадобился ритуал, мне по каким-то поводам понадобилась эта древность, и поэтому я захотел быть прямостоящим человеком? В отличие от человека ритуала! Желание человека этого ритуала абсолютно естественное, исконное и неотвратимое – быть прямостоящим. Он это не обсуждает. А мне «я», цивилизация, моя жизнь накопила это как сильный вопрос, но почему-то я хочу этим заниматься. Теперь я оказываюсь прямостоящим человеком, совсем по другим поводам, чем человек ритуала. У меня невероятное различие между мной и человеком ритуала. Там, где располагается мое «я». То самое «я», которое является содержанием нашего «Романа», главным его персонажем. Мне, может быть, предстоит умереть. Мне. Этому моему «я». Придется исчезнуть. А я-то пришел сюда под воздействием этого «я», а оно умрет, и с чем я останусь? Но это в будущем может такое произойти. Пока мы вот это выяснили. Теперь этот прямостоящий человек у меня в повести располагается пока. Я должен узнать повесть о прямостоящем человеке. В этом смысле все упражнения – это повесть о прямостоящем человеке. У нас появилось, посмотрите, сколько персонажей в нашем «Романе». У нас по явился «я», у нас появился прямостоящий человек, у нас появилась недостижимость для «я» этого самого прямостоящего человека. У нас появилось подозрение «я» о самом себе, что на путях своего интереса ему необходимо умереть. И дальше что же этот прямостоящий человек делает?

Носитель: Дальше он решается на это приключение, то есть сначала он становится вертикальным.

Исследователь: То есть избавляется от ширины, от горизонтали?

Носитель: Да.

Исследователь: То есть он полностью становится вертикальным?

Носитель: В этом смысле у него пространство, право и лево почти исчезают. То есть они суживаются до границ его тела.

Исследователь: И это невероятное приключение происходит в прямостоящем человеке? Это вообще надо понять, познать хотя бы сейчас на уровне сюжета. У нас прямостоящий человек, он у нас почему-то захотел вот там, в упражнении. Мы можем смотреть на это только издалека, пока только издалека, он у нас почему-то захотел стать вертикальным. Какое огромное событие происходит на территории упражнения! Он захотел расстаться с горизонталью. Здесь записано какое-то тайное желание. Я вдруг увидел недостижимое, непонятное на самом-то деле существо прямостоящего человека. Я увидел, что он захотел стать при этом вертикальным, перестать быть горизонтальным. Я, во всяком случае, отметил для себя невероятное желание. И я увидел это как первую стадию этого мифа, этого содержания, этого упражнения. Покажи, как вот это он захотел.

(Носитель показывает.)

Исследователь: Значит, правильно ли я понял, что он прошел все стадии горизонтали, то есть он не избежал горизонтали? Он, спокойно отдав все возможные стадии, спокойно прошел в едином каком-то плавном ритме не спеша к своей чаемой вертикали и стал вертикалью, в каком-то смысле исчерпав горизонталь.

Носитель: А дальше из этой вертикали я позволяю себе, как бы храня эту вертикаль...

Исследователь: А вот это очень важный момент. Внутри себя. Не будем спешить. У меня вопрос: руки-то мои могут так идти, а вопрос: мой дух вместе с руками проходит?

Носитель: Я не понял вопроса. Ты говоришь о духе, что мой дух идет туда вверх.

Исследователь: Ну, у меня есть идея о вертикали – и вот, я в ней, и я встретился с ней в своем теле. Другое дело, что у меня есть идея о прохождении сквозь горизонталь к вертикали, и я хочу спросить, а в идее я сразу беру вертикаль или в идее я беру прохождение через горизонталь?

Носитель: В идее я беру прохождение через горизонталь.

Исследователь: То есть, так как живет мое тело, так и живет моя идея?

Носитель: Как живет моя идея, так и живет мое тело.

Исследователь: Но мы узнали обратное. Я же узнаю этот иероглиф. Я должен узнать, как записано, должен понять, как его читать, я же археолог. Надо ли его читать только по концам. А что здесь не существенно. Или надо во всех излучинах. Значит, это идея о прохождении сквозь горизонталь, а не идея вертикали.

Носитель: Дальше часть этой вертикали мы оставляем себе, ты должен ее сохранить.

Исследователь: Навсегда? Этого упражнения.

Носитель: Не навсегда. И пытаясь сохранить, я дальше выпадаю из пространства, в котором стоял. То есть часть вертикали я забираю с собой, с ней ушел, а все остальное осталось.

Исследователь: А! Невероятная история! Здесь записано падение Адама. Я сейчас работаю на технике, которая на зывается имагинация. Я доверяю сейчас приходящей ко мне системе образов в этом смысле, что мне сейчас является, мне является то, что я обрел вертикаль, я обрел ее легко, как любой прямостоящий человек. Вот она, повесть о прямостоящем человеке. У меня какое желание: иметь эту вертикаль, вот я ее и имею, эту вертикаль, а теперь происходит раздвоение. Именно потому, что я получил вертикаль, я ее и лишаюсь. Вертикаль расщепляется, и я вместе с ней как часть ее оказываюсь частью вертикали. И я не знаю, плохо это или хорошо, я просто позволяю образам, которые зародились у «я», не прямостоящего человека, а у «я». Ну, покажи еще раз. Невероятно, это же носитель, он как мираж. Я заказываю мираж, и он происходит.

(Носитель показывает.)

Исследователь: О! Вот что я еще понял по носителю. Я не увидел в чертах носителя никакого страдания вообще. Я увидел невероятное самолетное приключение. Я увидел: он как бы вертикалью стал, и этим еще больше озарился, и теперь, что вот это распадение есть не умаление, а следующее, теперь еще и как будто взлетел. Вот что я вдруг понял. Я вдруг понял, что это на самом деле не есть какое-то умаление, расщепление, помните, как мое «я» на это отреагировало, что расстался, расщепился? А я вижу, что он взлетел. Абсолютная связь просто, слышите. Вот она была вертикалью, стала плоскостью, связь осталась и здесь присутствует, и отсюда вернулась горизонталь, и вот отсюда он еще и куда-то взирает. Какое-то паренье возникло.

Носитель: Должно быть, ощущение полета.

Исследователь: Полет, паренье. Я чувствую этот момент. Взлетел прямостоящий человек. Третья стадия оказывается в полете. Ничего себе история! Дальше чего? То есть она его летит, эта горизонталь. Невероятная метаморфоза произошла.

Носитель: А дальше идет попытка возвращения в вертиаль.

(Носитель показывает.)

Исследователь: Ой! Да ты что! Такое с ним произошло! Да ты что! Тут исследовать и исследовать еще. Сейчас самое главное только разобраться. Ты говоришь «попытка возвращения». Как тебя мое «я» слышит. Мое «я», сволочь, поганое, слышит так, что попытка – это еще не пытка. А у прямостоящего человека попытка – это следующее, то есть я условно говоря не раздвоился, а удвоился. Ну вот, опять эта игра словами, это не совсем для прямостоящего человека, это неправильно. Ну, вертикали стало две! Мне нужно скинуть с себя это раздвоение, этот 20-й век, и тогда я услышу, и тогда я буду контактен с носителем. А благодаря чему я скину, я рациональное скину, и вместе с этим я еще и 1000 лет должен скинуть и включить имогинастическое сознание. Я должен доверять образам своим, чувству своему, а не лукавить, играя словами. Не через слова, тьфу их, а через чувство, в чувстве происходит познание. Значит, дальше он летит, и он связан и с тем миром, и с этим. И вот, это парение и одновременно статика, да. Это как бы полет и в то же время недвижимость. Или это полет.

Носитель: Ну, до какой-то точки естественно.

Исследователь: А этот полет, он тоже бесконечен?

Носитель: Полет – это само падение. Потом я осуществляю попытку вернуться в вертикаль, от которой я ушел, и вернуть обратно, туда, откуда я выпал.

Исследователь: То есть я полетал, теперь я хочу вернуться, но я там не оказываюсь, да?

Носитель: Да.

Исследователь: То есть я все время двигаюсь вперед, то есть я ни с чем не расставался, а в результате оказалось, что я там уже не оказался.

Носитель: То есть моя попытка вернуться в вертикаль не может увенчаться успехом, но поскольку движение продолжается, что-то надо делать. Мне нужно вертикаль, которую я нес с собой, потерять окончательно. Я ломаю эту вертикаль и опускаюсь, и тут руки берут новое движение, которое собственно и вытягивает меня в вертикаль.

Исследователь: То есть ты вытянулся в вертикаль, вертикаль послала тебе желание полета, ты переполнился этим желанием. Ты в этом желании полета, оставив вертикаль, другой частью отправился в полет. И в этом полете ты расставил ноги. Вот это желание полета, это уже не желание вертикали. Вот ты был прямостоящий человек, у тебя были вместе ноги, и ты стремился к вертикали, а вертикаль подала тебе желание полета как наслаждение. Ты в этом наслаждении получил полет. Но чтобы удержать себя в этом наслаждении, тебе надо расставить ноги. Теперь, расставив ноги, ты уже не можешь вернуться в вертикаль и тогда ты обнаруживаешь путь возвращения в вертикаль и узнаешь тайну того, как вернуться в вертикаль. То есть узнаешь тайну вертикали. И дальше тебя возвращает судьба и заставляет согнуться, да еще зачерпнуть земли.

Носитель: Нужно, собственно, окончательно упасть для того, чтобы подняться. Потерять вертикаль, а зачерпнутость важна для возвращения обратно. И у меня появляется возможность найти новое движение.

Исследователь: Вот что меня поразило во всей этой истории, я вдруг обнаружил «я», я нашел свое «я» на путях предсказания о моем «я». Я здесь нашел, что такое мое «я» – это потерянная вертикаль. И вдруг я узнал, что мое «я» есть не просто нечто, я вдруг узнал, что вот это самое «я», которое всю жизнь было разделено с вертикалью, с этим прямо стоящим человеком, и я узнал, что я есть просто стадия прямостоящего человека, за которой тоже следует вертикаль. А я думал, почему дочь настаивает на «я». Может быть, это есть предсказание обо мне. Что вот эта потерянная вертикаль, это и есть «я» в стадии «я» конца 20-го начала 21-го веков, то есть, и если я зачерпну эти тяжести, то у меня окажется возможность оказаться не просто прямостоящим человеком, в которую я вернуться-то не могу отсюда. А у меня есть возможность только сразу стать вертикалью. То есть это тогда и справедливо, то, что я не оказываюсь и не хочу быть прямостоящим человеком. Вот в чем содержание этой новеллы этой главы. Осталось только узнать, а что это я зачерпываю, что это за тяжесть. Теперь откуда я спрашиваю, это же невероятно, теперь-то я спрашиваю, от «я», о «я», и «я» спрашиваю. Ведь до этого я спрашивал о прямостоящем человеке, а теперь я спрашиваю о «я». Я тут обнаружил, где «я» стал «я» на территории этой истории. А до этого я не был на территории этой истории. Но сама эта история меня мудрым, каким-то удивительно таинственным образом содержала в себе. И вот теперь я спрашиваю о себе и о нем, как об одном. И что же я зачерпнуть-то должен?

Носитель: Нужно просто взять это движение выходящее, которое на самом деле там уже есть.

Исследователь: То есть я внизу должен взять восходящее движение? Я вдруг начинаю различать, что происходит в культуре. То есть, если я потянусь вниз, меня сила подхватит... и вынесет наверх.

Носитель: Если я ее там обнаружу.

Исследователь: Если я тянусь за этой силой, то есть, если я созидаю низ, то в этот момент я получаю силу? Тут с этим надо разобраться. Тут не надо спешить его раскупоривать, этот финал. Это надо оставить. Это должно как озарение прийти. Нам уже подарил в этом диалоге озарение Господь. Представляете, что у нас «я» там оказалось. Мы же двигались, мы этого не знали. Мы начали с чего? Что мы разделены, а обнаружили, что мы в равной стадии одного и того же процесса. Мы едины в этом смысле. Мы начали с того, что как бы разделились традиции, а обнаружили, что мы – часть его письма. Более того, очень развитая часть. Не недоразвитая часть традиции. Не результат разрушения мира, а результат свершения упражнения, свершения его написания иероглифа, свершения его текста, свершения его музыки. И кажущаяся нам разделенность, отъединенность «я» от прямостоящего не может быть разрешена при помощи заставить себя быть прямостоящим, то есть не может быть разрешена при помощи обретения предыдущих стадий. В этом смысле предыдущие стадии для нас недостижимы, – говорит нам это мудрое упражнение, этот текст. Для нас достижимо продолжение предыдущего в будущем, и тогда мы сами дописываем иероглиф. И нам невозможно его не дописать.

Диалог двух ангелов, один из которых принимает на себя роль Вестника, а другой – роль Лузера.

Состояние «Лузер», из которого ведётся действие: Лузер –
потерянный; в том смысле, что он не ищущий и не отрицающий; его Я окончательно развитое, абсолютно полноценно накопленное. Его взаимоотношение с Богом и есть состояние потер янности без какой-либо надежды на обретение связи.

Он как заблудившийся в лесу, которому надоело искать путь выхода, исчерпавшему уже все возможности навигации, осуществившему все мыслимые попытки возвращения, и ему остаётся только стать частью пейзажа, леса. Он просто живёт в этом мире, не ангажированный ничем извне, а движимый одним только собственным интересом, возникающим изнутри.

Вот в тот самый момент, когда он растворяется в ландшафте, когда он уже ничего не ждёт от своего окружения, в этот самый момент и встречает он Ангела, Вестника. Именно в его открытую интересом душу входит Послание.

Ангел – Вестник-исправитель, посланный в миллионный раз к человеку (человечеству), начиная с Ноя и праотцев, теперь пришел к современному человеку, –
раскрывает перед Лузером иероглиф, в котором записана судьба человечества,
его взаимоотношения с Богом. Ангел – орудие Бога, Его инструмент, никогда с Ним не разделявшийся.

Он – функция, воля Бога и его собственная воля – это одно. Естественным образом Лузер не видит себя в том образе человека, который транслирует ему Ангел. Ибо тот человек, о котором говорит Посланник, кардинально отличается от Лузера-потерянного. Эту разницу он и обнаруживает перед Ангелом, но не агрессивно, не вопия о потере, а раскрывая разницу.

Затем, обнаружив
невероятный разрыв между «человеком изначальным» и «человеком сегодняшним», он находит свой интерес к представленному Ангелом человеку. И обнаружив интерес, он принимает на себя этого изначального человека, отдавая себе при этом отчёт в том, что: «я – не он». То есть прямостоящий человек ему интересен, он сам таковым не является.

Далее Лузер обнаруживает способ существования ПЧ (прямостоящего человека), одновременно выявляя огромную дистанцию между Я, собой, человеком сегодняшним и ПЧ. Изучая способ записи иероглифа, Лузер находит, что одновременно с движением тела ПЧ происходит и движение его духа. Иными словами, в прямостоящем человеке движение внешнее и внутреннее неразрывны.

В этот момент Посланник различает оторванное от Бога, потерявшееся существо – человека-лузера, которому он принёс послание. И, различив, начинает внутреннее движение к нему. Он не делает это осознанно, но в переживании рассказываемой им истории человека, чувством он начинает различать отпавшего от Бога современного человека.

Лузер
переживает неудавшееся парадоксальным образом
возвращение к Богу.
Переживает катастрофически как
оторванность, как потерю связи с Богом. Ангел, тем временем, продолжает рассказ, невольно усугубляя катастрофу окончательным падением прямостоящего человека, полной потерей вертикали, а стало быть, и связи с Богом. Ангел-посланник тоже
переживает эту катастрофу.

Будучи внутри послания-иероглифа он, к этому моменту окончательно принимает на себя переживание Лузера. (Это кульминационный момент диалога.) Сразу же вслед за этим Ангел обнаруживает перед Лузером чудо возвращения. А потерянный Лузер обнаруживает себя вписанным в иероглиф. Обнаруживает свою сопричастность и связь с Богом.

Обнаруживает, что его
потерянное состояние есть стадия прямостоящего человека, то есть они – одно. Ангел говорит о пути возвращения – дописывает иероглиф. Эта последняя стадия – как бы предсказание о будущем. Лузер принимает послание, но оставляет будущее сокрытым. Это предстоит прожить. Главное – он современный согбенный, потерянный человек, ВПИСАН, он с Богом. Возвращение неизбежно.